«Во времена моего детство многих хоронили заживо»
12 марта 2010 года, 11:30 Тема: Город военного детства
Владимир Александрович Потехин не может вспоминать своего детства без слез. Дело в том, что оно пришлось как раз на годы Великой Отечественной войны. Но каким бы тяжелым оно ни было, это все-таки его детство, о котором нельзя забывать и про которое будет полезно послушать и невоенным поколениям. Так считает Владимир Александрович, поэтому он согласился рассказать о своем детстве корреспонденту РИА «Время Н».
— Владимир Александрович, как протекало ваше детство в годы войны?
— Война пришла, когда мне только- только исполнилось пять лет. Мы тогда жили в Кинешме, это Ивановская область, соседняя с Нижегородской. Наши родственники жили в Горьком в районе Автозавода, им пришлось ой как несладко! Завод постоянно бомбили! У нас было потише, но голод стоял страшный.
— Как боролись с голодом? Как удалось выжить?
— Сейчас даже представить сложно, как мы тогда жили и как питались. Я помню длиннющие очереди, голод, карточки. Тогда на семью полагалось в сутки 1 килограмм и 100 грамм хлеба. А нас было трое: мама, я и сестра. Помню, однажды карточку у нас украли, как тогда мама плакала! Но делать было нечего… Иногда везло, матери удавалось выменять еду на какую-нибудь домашнюю утварь или соль, или мыло. Картошки не было совсем, зато можно было изредка наменять свеклы с морковью. Помню, мама сварила в котле эти корнеплоды, а котел поставила на стол, сама пошла за чем-то на кухню или во двор что ли вышла. А мы с сестрой такие были голодные, что набросились на еду и стали есть, так жадно! Мать пришла, а мы уж все съели. Мы просто были настолько голодные, как зверьки какие-то дикие, нам в голову тогда не пришло, что мать сама еще не ела. От голода даже думать перестали. А она, как увидела, что в котле пусто, только отвернулась и тихо так заплакала. Это самый страшный момент моего детства, до сих пор не могу вспоминать спокойно.
— Вы в городе жили? В деревнях тогда, говорят, попроще было?
— Да, в деревне было сытнее. Там хоть какая-то скотина была. Все-таки молоко, изредка, но мясо. В 42−43 годах было особенно тяжело. Мать стеснялась в баню с сестрой ходить, та была прямо прозрачная вся. Дома было совсем нечего есть, мне тогда пришлось из дома уйти в деревню к бабушке с дедушкой. А к ним ведь путь был неблизкий — 120 км, из которых большая часть по замерзшей Волге. Дело-то было зимой, мело, ветер ледяной, а мне всего семь лет. Уж не помню, как, но дошел. Больше суток шел, ночевал в сугробах. Удивительно, что не замерз и не отморозил себе ничего. Такая была тяга к жизни! В деревне было лучше. Там летом можно было собирать ягоды, осенью — грибы, рыбу ловить. Я много ловил, и собирал много, потому что все ждал, что папа придет. Или мама с сестрой. Это уж потом выяснилось: они думали, что я в ту зиму с 42-ого на 43-ий замерз, уже похоронили, считай. В мое детство многих хоронили заживо. Хотя всегда верили, что родные все-таки когда-нибудь придут домой.
Автор: Корр. Катерина Ткаченко